Волгоград свято хранит свое героическое прошлое. Мемориальные надписи, постаменты с танковыми башнями, обозначающие передний край наших войск, братские могилы, памятники героям – все это увековечило великое сражение на Волге. Достаточно лишь пройтись по волгоградским улицам и проспектам, чтобы узнать имена тех, кто в грозный час мужественно защищал этот волжский рубеж.
Улица Михаила Паникахи – и в памяти возникает то мгновение, когда морской пехотинец Паникаха, в бою объятый пламенем, бросился на вражеский танк и зажег его. Дальше идут улицы Афанасия Ермакова, Генерала Глазкова, Петра Гончарова, 13-й гвардейской, лейтенанта Наумова, 39-й Гвардейской, «остров Людникова»…
«Огненный остров Людникова», не ищите его на карте, этот остров не имеет ничего общего с географией. Его родила война, а точнее – условия Сталинградской битвы.
Октябрь сорок второго был для защитников Сталинграда одним из самых тяжелых месяцев. К середине месяца врагу удалось выйти к Волге севернее завода «Баррикады». В это время на правый берег реки переправилась 138-я стрелковая дивизия, которой командовал полковник И.И. Людников. Ей была поставлена задача не допустить захвата фашистами завода.
138-я выполнила приказ. Она сдержала натиск врага и не пустила его на «Баррикады». Однако противник, подтянув свежие силы, сумел в ноябре выйти к Волге южнее завода. Таким образом, дивизия полковника Людникова была отрезана от своих соседей и прижата к реке. Впереди, слева и справа – враг, позади – Волга. Дивизия вроде на острове оказалась. А остров тот был не так уж велик – 700 метров по фронту и 400 метров в глубину насквозь простреливавшийся противником.
Стрелковой дивизии пришлось сражаться с наседавшим врагом в полной изоляции, в отрыве от главных сил 62-й армии, от соседей и даже своих тылов, которые находились за Волгой. Трудно было на любом Сталинградском рубеже, но самая тяжелая ноша выпала все-таки на долю людниковцев.
С 16 ноября дивизия жила на весьма скудном пайке: доставка боеприпасов и продовольствия совсем прекратилась. Суточный рацион и офицера, и солдата, и самого полковника Людникова состоял из 15 граммов сухарей, 12 граммов круп и 5 граммов сахара. Патронов выдавали по 30 штук на каждый автомат и каждую винтовку. Пять суток, с 16 по 20 ноября, отбивались в основном трофейными боеприпасами и оружием, захваченным у противника.
После 20 ноября, когда фронт пошел в контрнаступление, из-за Волги к дивизии, правда с трудом пробились четыре бронекатера и доставили боеприпасы, продовольствие, медикаменты, забрали раненых. В дивизии осталось всего 500 человек.
Именно в составе 768-полка 138 дивизии генерала Людникова дрался пехотинец-смертник, наш земляк Горкин Алексей Ефимович.
Из воспоминаний Алексея Ефимовича: «… На «Баррикадах» мы дрались сто дней и ночей, а с 11 ноября и почти до конца года были отрезаны от своих частей. Впереди и на флангах до берегов Волги – враг. Позади река. Переправиться к нашей дивизии может лишь тот, кто отважится плыть под перекрестным огнем немецких пулеметов, автоматов, минометов и авиабомб. В те дни о защитниках «Баррикад» в газетах не писали – ни один корреспондент не мог пробраться к нам. Правда один все-таки к нам пробрался, молодой парень, если память не изменяет – из «Красной Звезды».
Помню, мы не давали ему высовываться из траншеи. Беспокоились за его жизнь. При нем был убит молодой лейтенант, только что прибывший, а днем раньше – еще один. Командование пришлось принимать мне, как более опытному среди оставшихся в живых.
Одна думка была у всех – не дать себя смять. Они-то, немецкие солдаты, волна за волной на нас накатывались. Автоматы наши до красна нагревались. Был критический момент, когда пришлось вызвать огонь «Катюш» на себя. Вот где ад был! Мы-то с немцами в плотную находились. Ударили «Катюши». Земля горела и вставала на дыбы. С час били. И когда стих огонь, мы увидели страшную картину. Впереди земля была буквально усеяна мертвыми немцами. Нам тоже досталось, но моя штурмовая группа, поредевшая наполовину, бросилась в атаку по горячим следам, чтобы не дать немцам опомниться. До начала артудара в штурмовой группе было 25 бойцов, а когда ворвались в немецкий блиндаж, я насчитал человек 12.
К утру пришла подмога, правда жиденькая. Но сила штурмовой группы отряда – в ее маневренности. Это изобретение самого Чуйкова…».
Вот еще случай, рассказанный нашим героем: «… В одном бою получаю сильнейший удар в грудь. Ну, думаю, достало. Вижу кровь на рукаве шинели. В горечах ощупал грудь – вроде нет ранения. Глядь, а мой автомат ППШ – без приклада и диск искорежен. Рассыпалось мое оружие на глазах, но спасло меня от разрывной пули или осколка. Хорошо, что в карманах было две ручных гранаты, их я и бросил в комнату нижнего этажа, откуда вели огонь немцы. Крик был истошный, а я залег потому, как без оружия остался. Это было в декабре.
В январе меня ранило по – настоящему. Спасибо собаке санитарной, спасла, родимая.
А дело было так. Дом брали один. Мы по балочке к нему подбирались, но немцы открыли огонь из окон. Чувствую боль в ноге. Упал на снег. Сапог полон крови, нога онемела, но стреляю. Ребята из группы бой ведут уже внутри дома, а я лежу пластом, тошнит и озноб бьет. Слышу рядом шуршит что-то по снегу. Кто-то потрепал меня за плечо. Поворачиваю голову и вижу: рядом лежит собака с крестом на боку. А позади нее низкие санки из брезента. Переваливаюсь на санки и собака начинает их осторожно тянуть по склону балочки. А на ровной улице понеслась между трупов во всю прыть. И остановилась у порога перевязочного пункта дивизионного санбата. Наложили шину, ночью переправили по льду на лошади на левый берег Волги. На этом закончилась моя Сталинградская эпопея…».
Горяйнов С.А.,
Научный сотрудник ГБУК Красногвардейский музей
